Неточные совпадения
― Вот ты всё сейчас
хочешь видеть
дурное.
Не филантропическое, а сердечное. У них, то есть у Вронского, был тренер Англичанин, мастер своего дела, но пьяница. Он совсем запил, delirium tremens, [белая горячка,] и семейство брошено. Она увидала их, помогла, втянулась, и теперь всё семейство на ее руках; да
не так, свысока, деньгами, а она сама готовит мальчиков по-русски в гимназию, а девочку взяла к себе. Да вот ты увидишь ее.
— Вот, ты всегда приписываешь мне
дурные, подлые мысли, — заговорила она со слезами оскорбления и гнева. — Я ничего, ни слабости, ничего… Я чувствую, что мой долг быть с мужем, когда он в горе, но ты
хочешь нарочно сделать мне больно, нарочно
хочешь не понимать…
— Я
не об вас, совсем
не об вас говорю. Вы совершенство. Да, да, я знаю, что вы все совершенство; но что же делать, что я
дурная? Этого бы
не было, если б я
не была
дурная. Так пускай я буду какая есть, но
не буду притворяться. Что мне зa дело до Анны Павловны! Пускай они живут как
хотят, и я как
хочу. Я
не могу быть другою… И всё это
не то,
не то!..
—
Не радуйся, однако. Я как-то вступил с нею в разговор у колодца, случайно; третье слово ее было: «Кто этот господин, у которого такой неприятный тяжелый взгляд? он был с вами, тогда…» Она покраснела и
не хотела назвать дня, вспомнив свою милую выходку. «Вам
не нужно сказывать дня, — отвечал я ей, — он вечно будет мне памятен…» Мой друг, Печорин! я тебя
не поздравляю; ты у нее на
дурном замечании… А, право, жаль! потому что Мери очень мила!..
— Да
не найдешь слов с вами! Право, словно какая-нибудь,
не говоря
дурного слова, дворняжка, что лежит на сене: и сама
не ест сена, и другим
не дает. Я
хотел было закупать у вас хозяйственные продукты разные, потому что я и казенные подряды тоже веду… — Здесь он прилгнул, хоть и вскользь, и без всякого дальнейшего размышления, но неожиданно удачно. Казенные подряды подействовали сильно на Настасью Петровну, по крайней мере, она произнесла уже почти просительным голосом...
Я поставлю полные баллы во всех науках тому, кто ни аза
не знает, да ведет себя похвально; а в ком я вижу
дурной дух да насмешливость, я тому нуль,
хотя он Солона заткни за пояс!» Так говорил учитель,
не любивший насмерть Крылова за то, что он сказал: «По мне, уж лучше пей, да дело разумей», — и всегда рассказывавший с наслаждением в лице и в глазах, как в том училище, где он преподавал прежде, такая была тишина, что слышно было, как муха летит; что ни один из учеников в течение круглого года
не кашлянул и
не высморкался в классе и что до самого звонка нельзя было узнать, был ли кто там или нет.
И никакой правитель,
хотя бы он был мудрее всех законодателей и правителей,
не в силах поправить зла, как <ни> ограничивай он в действиях
дурных чиновников приставленьем в надзиратели других чиновников.
— Напрасно ж она стыдится. Во-первых, тебе известен мой образ мыслей (Аркадию очень было приятно произнести эти слова), а во-вторых —
захочу ли я хоть на волос стеснять твою жизнь, твои привычки? Притом, я уверен, ты
не мог сделать
дурной выбор; если ты позволил ей жить с тобой под одною кровлей, стало быть она это заслуживает: во всяком случае, сын отцу
не судья, и в особенности я, и в особенности такому отцу, который, как ты, никогда и ни в чем
не стеснял моей свободы.
Но и то хорошо, и то уже победа, что он чувствовал себя покойнее. Он уже на пути к новому чувству,
хотя новая Вера
не выходила у него из головы, но это новое чувство тихо и нежно волновало и покоило его,
не терзая, как страсть,
дурными мыслями и чувствами.
— Никто
не знает, честен ли Ельнин: напротив, ma tante и maman говорили, что будто у него были
дурные намерения, что он
хотел вскружить мне голову… из самолюбия, потому что серьезных намерений он иметь
не смел…
— Нет! — пылко возразил Райский, — вас обманули.
Не бледнеют и
не краснеют, когда
хотят кружить головы ваши франты, кузены, prince Pierre, comte Serge: [князь Пьер, граф Серж (фр.).] вот у кого
дурное на уме! А у Ельнина
не было никаких намерений, он, как я вижу из ваших слов, любил вас искренно. А эти, — он,
не оборачиваясь, указал назад на портреты, — женятся на вас par convenance [выгоды ради (фр.).] и потом меняют на танцовщицу…
В душе Нехлюдова в этот последний проведенный у тетушек день, когда свежо было воспоминание ночи, поднимались и боролись между собой два чувства: одно — жгучие, чувственные воспоминания животной любви,
хотя и далеко
не давшей того, что она обещала, и некоторого самодовольства достигнутой цели; другое — сознание того, что им сделано что-то очень
дурное, и что это
дурное нужно поправить, и поправить
не для нее, а для себя.
«Plutôt une affaire d’amour sale», [Скорее дело, в котором замешана грязная любовь, — непереводимый каламбур.]
хотела сказать и
не сказала Мисси, глядя перед собой с совершенно другим, потухшим лицом, чем то, с каким она смотрела на него, но она
не сказала даже Катерине Алексеевне этого каламбура
дурного тона, а сказала только.
Нехлюдову приятно было теперь вспомнить всё это; приятно было вспомнить, как он чуть
не поссорился с офицером, который
хотел сделать из этого
дурную шутку, как другой товарищ поддержал его и как вследствие этого ближе сошелся с ним, как и вся охота была счастливая и веселая, и как ему было хорошо, когда они возвращались ночью назад к станции железной дороги.
— Если вы
не исправитесь, я
не отвечаю ни за что! — говорил Ляховский своему зятю. — Вы
не цените сокровище, какое попало в ваши руки… Да!.. Я
не хочу сказать этим, что вы
дурной человек, но ради бога никогда
не забывайте, что ваша жена, как всякое редкое растение,
не перенесет никакого насилия над собой.
— Если человек, которому я отдала все, хороший человек, то он и так будет любить меня всегда… Если он
дурной человек, — мне же лучше: я всегда могу уйти от него, и моих детей никто
не смеет отнять от меня!.. Я
не хочу лжи, папа… Мне будет тяжело первое время, но потом все это пройдет. Мы будем жить хорошо, папа… честно жить. Ты увидишь все и простишь меня.
Этим, конечно, Хиония Алексеевна ничего
не хотела сказать
дурного о Привалове, который стоит выше всех этих сплетен и разных толков, но ведь в провинции ему покажется страшно скучно, и он может увлечься, а если попадет в такое общество…
— Если вы желаете знать, то по разврату и тамошние, и наши все похожи. Все шельмы-с, но с тем, что тамошний в лакированных сапогах ходит, а наш подлец в своей нищете смердит и ничего в этом
дурного не находит. Русский народ надо пороть-с, как правильно говорил вчера Федор Павлович,
хотя и сумасшедший он человек со всеми своими детьми-с.
— Я подслушивала. Чего вы на меня уставились?
Хочу подслушивать и подслушиваю, ничего тут нет
дурного. Прощенья
не прошу.
Может быть, мы станем даже злыми потом, даже пред
дурным поступком устоять будем
не в силах, над слезами человеческими будем смеяться и над теми людьми, которые говорят, вот как давеча Коля воскликнул: «
Хочу пострадать за всех людей», — и над этими людьми, может быть, злобно издеваться будем.
— Да, несмотря на то, что все такие. Один вы и будьте
не такой. Вы и в самом деле
не такой, как все: вы вот теперь
не постыдились же признаться в
дурном и даже в смешном. А нынче кто в этом сознается? Никто, да и потребность даже перестали находить в самоосуждении. Будьте же
не такой, как все;
хотя бы только вы один оставались
не такой, а все-таки будьте
не такой.
— И между тем, — продолжал он с жаром, — я бы
не желал внушить вам
дурное мнение о покойнице. Сохрани Бог! Это было существо благороднейшее, добрейшее, существо любящее и способное на всякие жертвы,
хотя я должен, между нами, сознаться, что если бы я
не имел несчастия ее лишиться, я бы, вероятно,
не был в состоянии разговаривать сегодня с вами, ибо еще до сих пор цела балка в грунтовом моем сарае, на которой я неоднократно собирался повеситься!
Я понимаю, как сильно компрометируется Лопухов в глазах просвещенной публики сочувствием Марьи Алексевны к его образу мыслей. Но я
не хочу давать потачки никому и
не прячу этого обстоятельства, столь вредного для репутации Лопухова, хоть и доказал, что мог утаить такую
дурную сторону отношений Лопухова в семействе Розальских; я делаю даже больше: я сам принимаюсь объяснять, что он именно заслуживал благосклонность Марьи Алексевны.
Им, видите ли, обоим думалось, что когда дело идет об избавлении человека от
дурного положения, то нимало
не относится к делу, красиво ли лицо у этого человека,
хотя бы он даже был и молодая девушка, а о влюбленности или невлюбленности тут нет и речи.
Теперь, Верочка, эти мысли уж ясно видны в жизни, и написаны другие книги, другими людьми, которые находят, что эти мысли хороши, но удивительного нет в них ничего, и теперь, Верочка, эти мысли носятся в воздухе, как аромат в полях, когда приходит пора цветов; они повсюду проникают, ты их слышала даже от твоей пьяной матери, говорившей тебе, что надобно жить и почему надобно жить обманом и обиранием; она
хотела говорить против твоих мыслей, а сама развивала твои же мысли; ты их слышала от наглой, испорченной француженки, которая таскает за собою своего любовника, будто горничную, делает из него все, что
хочет, и все-таки, лишь опомнится, находит, что она
не имеет своей воли, должна угождать, принуждать себя, что это очень тяжело, — уж ей ли, кажется,
не жить с ее Сергеем, и добрым, и деликатным, и мягким, — а она говорит все-таки: «и даже мне, такой
дурной, такие отношения дурны».
Я рад был бы стереть вас с лица земли, но я уважаю вас: вы
не портите никакого дела; теперь вы занимаетесь
дурными делами, потому что так требует ваша обстановка, но дать вам другую обстановку, и вы с удовольствием станете безвредны, даже полезны, потому что без денежного расчета вы
не хотите делать зла, а если вам выгодно, то можете делать что угодно, — стало быть, даже и действовать честно и благородно, если так будет нужно.
— Что ж, он
хотел обмануть вашу мать, или они оба были в заговоре против вас? — Верочка горячо стала говорить, что ее мать уж
не такая же
дурная женщина, чтобы быть в заговоре. — Я сейчас это увижу, — сказала Жюли. — Вы оставайтесь здесь, — вы там лишняя. — Жюли вернулась в залу.
Я знаю, что мое воззрение на Европу встретит у нас
дурной прием. Мы, для утешения себя,
хотим другой Европы и верим в нее так, как христиане верят в рай. Разрушать мечты вообще дело неприятное, но меня заставляет какая-то внутренняя сила, которой я
не могу победить, высказывать истину — даже в тех случаях, когда она мне вредна.
Тем
не меньше,
хотя и
дурным слогом, но близнецы «Москвитянина» стали зацеплять уж
не только Белинского, но и Грановского за его лекции. И все с тем же несчастным отсутствием такта, который восстановлял против них всех порядочных людей. Они обвиняли Грановского в пристрастии к западному развитию, к известному порядку идей, за которые Николай из идеи порядка ковал в цепи да посылал в Нерчинск.
Тогда на месте А. А. Волкова, сошедшего с ума на том, что поляки
хотят ему поднести польскую корону (что за ирония — свести с ума жандармского генерала на короне Ягеллонов!), был Лесовский. Лесовский, сам поляк, был
не злой и
не дурной человек; расстроив свое именье игрой и какой-то французской актрисой, он философски предпочел место жандармского генерала в Москве месту в яме того же города.
…Р. страдала, я с жалкой слабостью ждал от времени случайных разрешений и длил полуложь. Тысячу раз
хотел я идти к Р., броситься к ее ногам, рассказать все, вынести ее гнев, ее презрение… но я боялся
не негодования — я бы ему был рад, — боялся слез. Много
дурного надобно испытать, чтоб уметь вынести женские слезы, чтоб уметь сомневаться, пока они, еще теплые, текут по воспаленной щеке. К тому же ее слезы были бы искренние.
— Что же это значит? Пользуясь тем, что я в тюрьме, вы спите там, в редакции. Нет, господа, эдак я откажусь от всякого участия и напечатаю мой отказ, я
не хочу, чтоб мое имя таскали в грязи, у вас надобно стоять за спиной, смотреть за каждой строкой. Публика принимает это за мой журнал, нет, этому надобно положить конец. Завтра я пришлю статью, чтоб загладить
дурное действие вашего маранья, и покажу, как я разумею дух, в котором должен быть наш орган.
— Ну,
дурень же я был! Король козырей! Что! приняла? а? Кошачье отродье!.. А туза
не хочешь? Туз! валет!..
— Отворотился хоть бы в сторону, когда
хочешь чихнуть! — проговорил дед, протирая глаза. Осмотрелся — никого нет. — Нет,
не любит, видно, черт табаку! — продолжал он, кладя рожок в пазуху и принимаясь за заступ. —
Дурень же он, а такого табаку ни деду, ни отцу его
не доводилось нюхать!
Дурень и обрадовался; только масла никто и спрашивать
не хочет.
— Видите, Лукьян Тимофеич, тут страшное дело в ошибке. Этот Фердыщенко… я бы
не желал говорить про него
дурного… но этот Фердыщенко… то есть, кто знает, может быть, это и он!.. Я
хочу сказать, что, может быть, он и в самом деле способнее к тому, чем… чем другой.
Слишком поспешно, слишком обнаженно дошло дело до такой неожиданной точки, неожиданной, потому что Настасья Филипповна, отправляясь в Павловск, еще мечтала о чем-то,
хотя, конечно, предполагала скорее
дурное, чем хорошее; Аглая же решительно была увлечена порывом в одну минуту, точно падала с горы, и
не могла удержаться пред ужасным наслаждением мщения.
— Мне кажется, вы ко мне несправедливы, — сказал он, — ведь я ничего
не нахожу
дурного в том, что он так думал, потому что все склонны так думать; к тому же, может быть, он и
не думал совсем, а только этого
хотел… ему хотелось в последний раз с людьми встретиться, их уважение и любовь заслужить; это ведь очень хорошие чувства, только как-то всё тут
не так вышло; тут болезнь и еще что-то! Притом же у одних всё всегда хорошо выходит, а у других ни на что
не похоже…
— Гениальная мысль! — подхватил Фердыщенко. — Барыни, впрочем, исключаются, начинают мужчины; дело устраивается по жребию, как и тогда! Непременно, непременно! Кто очень
не хочет, тот, разумеется,
не рассказывает, но ведь надо же быть особенно нелюбезным! Давайте ваши жеребьи, господа, сюда, ко мне, в шляпу, князь будет вынимать. Задача самая простая, самый
дурной поступок из всей своей жизни рассказать, — это ужасно легко, господа! Вот вы увидите! Если же кто позабудет, то я тотчас берусь напомнить!
— Знаю, знаю, что вы
хотите сказать, — перебил ее Паншин и снова пробежал пальцами по клавишам, — за ноты, за книги, которые я вам приношу, за плохие рисунки, которыми я украшаю ваш альбом, и так далее, и так далее. Я могу все это делать — и все-таки быть эгоистом. Смею думать, что вы
не скучаете со мною и что вы
не считаете меня за
дурного человека, но все же вы полагаете, что я — как, бишь, это сказано? — для красного словца
не пожалею ни отца, ни приятеля.
Родион Потапыч точно онемел: он
не ожидал такой отчаянной дерзости ни от Яши, ни от зятя. Пьяные как стельки — и лезут с мокрым рылом прямо в избу… Предчувствие чего-то
дурного остановило Родиона Потапыча от надлежащей меры,
хотя он уже и приготовил руки.
Корфова книга вам
не понравится — я с отвращением прочел ее,
хотя он меня уверял, что буду доволен. Значит, он очень
дурного мнения обо мне. Совершенно то же, что в рукописной брошюре, только теперь
не выставлены имена живых. Убийственная раболепная лесть убивает с первой страницы предисловия. — Истинно, мне жаль моего барона!..
Фальшивого или
дурного дела я
не возьму,
хотя бы мне за это предлагали миллионы.
— Это
не резон; он всегда должен быть здесь. Дети
не мои, а ваши, и я
не имею права советовать вам, потому что вы умнее меня, — продолжала бабушка, — но, кажется, пора бы для них нанять гувернера, а
не дядьку, немецкого мужика. Да, глупого мужика, который их ничему научить
не может, кроме
дурным манерам и тирольским песням. Очень нужно, я вас спрашиваю, детям уметь петь тирольские песни. Впрочем, теперь некому об этом подумать, и вы можете делать, как
хотите.
Приходская церковь Крестовниковых была небогатая: служба в ней происходила в низеньком, зимнем приделе, иконостас которого скорее походил на какую-то дощаную перегородку; колонны, его украшающие, были тоненькие; резьбы на нем совсем почти
не было; живопись икон — нового и очень
дурного вкуса; священник — толстый и высокий, но ризы носил коротенькие и узкие; дьякон —
хотя и с басом, но чрезвычайно необработанным, — словом, ничего
не было, что бы могло подействовать на воображение, кроме разве хора певчих, мальчиков из ближайшего сиротского училища, между которыми были недурные тенора и превосходные дисканты.
— Если вы, мамаша, покажете им, что испугались, они подумают: значит, в этом доме что-то есть, коли она так дрожит. Вы ведь понимаете —
дурного мы
не хотим, на нашей стороне правда, и всю жизнь мы будем работать для нее — вот вся наша вина! Чего же бояться?
«Ну, была
не была, поеду.
Хотя ежели что
дурное об измене узнаю, всего ей
не выскажу, но посмотрю и приведу все дело в ясность».
Что ж, вы думаете, что я тогда решил, что то, что я видел, было —
дурное дело? Ничуть. «Если это делалось с такой уверенностью и признавалось всеми необходимым, то, стало быть, они знали что-то такое, чего я
не знал», — думал я и старался узнать это. Но сколько ни старался — и потом
не мог узнать этого. А
не узнав,
не мог поступить в военную службу, как
хотел прежде, и
не только
не служил в военной, но нигде
не служил и никуда, как видите,
не годился.
— Перестаньте, как вам
не совестно смеяться над такими вещами. Но вы понимаете, в чем наше несчастие? Мы
хотим приютить этих несчастных детей, с душами, полными наследственных пороков и
дурных примеров,
хотим обогреть их, обласкать…
И вот я тебе скажу, Шатушка: ничего-то нет в этих слезах
дурного; и
хотя бы и горя у тебя никакого
не было, всё равно слезы твои от одной радости побегут.